Дождь не может идти вечно ©
И когда он заканчивается, я выбираюсь на набережную Механы.
Механа — это местное районное название заводского поселка в черте Рыбинска, эдакий кусочек совка, обитателями которого по большей части являются дети и пенсионеры.
Когда-то он был очень крутым, здесь находилось авиационное училище, а на заводе производили запчасти для самолето- и ракетостроения.
Собственно, по Набережной Космонавтов я и гуляю — ночью здесь невероятно тихо и безлюдно, как по осени на дачах.
Много мест вымощено большими квадратами серой бетонной плитки, замешанной на каменной крошке, сквозь стыки которой пробивается дёрн: каждый раз глядя на нее вспоминаю тоскливые чёрно-белые иллюстрации из советских книг в жанре фантастики.
Впечатление ещё более усиливается, когда я прохожу мимо пугающих высоковольтных башен — черных рогатых исполинов, протягивающих провода своим близнецам на другом берегу Волги.
Рядом с такими масштабными пустынными сооружениями у меня всегда что-то внутри сжимается: то ли от осознания размаха инженерной мысли и вложенного труда, то ли из-за какого-то экзистенциального ощущения величия бытия.
На песчаной косе неподалеку от шлюзов над рекой возвышается еще один исполин — монумент «Мать-Волга», являющийся символом Рыбинска.
Вообще-то вместо него увековечить труд работников Волгостороя должны были те самые «Рабочий и колхозница», но они так и остались на ВДНХ.
Увы, к «Волге» никак не подобраться с суши — территория шлюзов охраняется, и решать сие досадное недоразумение пока не торопятся.
Жаль, это стало бы одним из самых глубоких впечатлений от поездки.
Шлюзы шумят, прибрежный свежий ветер по-хозяйски гуляет в буйной зелени, ну и, конечно же, беспрестанно днём и ночью кричат чайки.
Они — неотъемлемый элемент аутентичности поселка: чайки отражены даже в виде декоративных кирпичных кладок на стенах многоэтажек.
Под эти нахальные крики я просыпаюсь.
С отсыревшего незастеклённого балкона я тут же вижу старую набережную и продовольственный магазинчик с символичным названием «Алые паруса».
Волга, одомашненная поселком, но все такая же трудолюбивая и широкая, неизменно отражает настроение неба: будь то дождливая серость, слепящий полдень, долгожданный закат или нежная синева ночи, которая летом никогда не чернеет.
Обжигая ладони о побитую эмалированную кружку с кофе, я люблю смотреть, как в темноте перемигиваются навигационные огоньки, проплывают суда, или всполохи молний рассекают беспокойные облака над водой.
Здесь у меня нет пледа, а из мебели на балконе только сломанная газовая плита, на которой я сушу кроссовки, но в этой приземленной, грубой бетонной серости я нахожу покой.
